Мир, черешня, девушка

Мой отец, Алексей Семенович Еженкин, май 45-го года встретил в Венгрии. Даже по документам ему тогда было неполных 20 лет. На самом деле еще меньше. Он так рвался на фронт, что прибавил себе в военкомате лишний год. После разоренной и выжженной войной родной земли благополучная, утопающая в весеннем цвету Венгрия казалась нашим солдатам сказочным краем, в котором вдоль дорог росли не березы или тополя, как в России, а черешни и абрикосы!

Почему рота, в которой служил отец, довольно долго стояла в небольшой венгерской деревне – этого я не запомнила. Возможно, шло обычное для конца войны переформирование частей. Отец жил в доме у немолодого, но очень сильного и крепкого на вид крестьянина по имени Пал. И хозяйство этого Пала было таким же крепким, как он сам: каменный дом, сад, большой скотный двор с постройками.  

– Вот начнут венгерские коммунисты колхозы создавать, так твоего Пала первым раскулачат, – говорили отцу однополчане.

Но отец видел, каким трудом достается венгру и его жене достаток. Они вставали до рассвета, и только когда появлялись первые звезды, садились за ужин. Пал иногда прямо за столом засыпал от усталости. На руки его жены было больно смотреть, так они были перевиты черными, как веревки, венами. По-русски Пал знал не больше трех слов. Отец еще меньше по-венгерски. Но ему и без объяснений было понятно, что хозяева, хоть и стараются быть приветливыми, очень тяготятся его присутствием, наблюдают за ним с каким-то тревожным интересом. И все равно отец был бы рад помочь им: крышу починить или колодец вырыть, у него руки истосковались по такой мирной работе. Но как только он заходил на скотный двор, у хозяев начиналась настоящая паника. Пал и его жена тут же бросали свою работу и, как говорится, «под белы руки» выводили, а точнее будет сказать, «выдавливали» отца назад в дом. «Боятся они что ли, что я их Черешню съем?» – недоумевал отец.

Черешней за блестящую черную шерсть и круглые бока звали лошадь Пала ( кстати, по-венгерски и по-русски «черешня» звучит практически одинаково). Свою лошадку Пал так любил и берег, что не только не загружал ее работой, а сам готов был ее на своей спине возить. Разве что раз в неделю ранним утром базарного дня он запрягал Черешню в деревянную, похожую на детскую ванночку, коляску, потом вместе с женой аккуратно укладывал туда корзины с яйцами, овощами, «молочкой» и отправлялся в город на рынок. Пару раз подвозил по пути отца в штаб, и отец понял, что сам Пал на рынке не торгует, а сдает все перекупщику. На вырученные деньги делает нужные на неделю покупки и скорее возвращается домой, чтобы распрячь  свою обожаемую лошадку, а себя снова впрячь в бесконечную крестьянскую работу.

И вот снова выпало отцу поехать с Палом в город, но на этот раз, когда они подъехали к пропускному пункту, оказалось, что нужен какой-то особый пропуск, которым Пал не запасся, и часовой отказался его пропускать. Пал через переводчика начал доказывать свою правоту, перешел на крик. Отец  понимал, почему он так горячится: пропустишь базарный день, зазря пропадет целая неделя тяжелого труда. И тут отцу пришла в голову мысль, как помочь хозяину. Он крикнул переводчику: «Скажите ему, что часовые не имеют права его пропустить. Пусть возвращается домой. Я сам все сделаю!», быстро пересел на козлы, дернул вожжи. Венгерская лошадка отлично поняла русское «Но, милая!» и резво пересекла пропускной пункт. Пал что-то отчаянно закричал вслед. Отец отмахнулся – «Так мы до вечера будем объясняться! Иди домой!» и подхлестнул Черешню.

В этот день у него все ладилось. И в штабе побывал, и на рынок успел. Правда, по какой цене сдавать продукты отец не знал, а торговаться абсолютно не умел.  Поэтому просто попросил перекупщика: «Ты уж меня не надувай, хорошо?» – « Нихт, нихт, «надувать»!» – уверял тот, отсчитывая деньги. Так же быстро и выгодно отец купил ящик гвоздей и кое-какие инструменты, без которых, насколько он понял ситуацию, застопорился ремонт конюшни. Можно было возвращаться домой. Но ...был такой чудесный майский день! В его распоряжении была красивая лошадка и красивая коляска. И сам он был такой красивый, молодой, совсем еще мальчишка. «Была не была!» – решил отец и поехал кататься на Черешне по городу. Несколько раз попал в довольно рискованные ситуации. Время было очень неспокойное, и строгости с пропусками ввели совсем не зря! Но все кончилось хорошо. К вечеру отец, довольный собой, направил Черешню домой и сразу за пропускным пунктом увидел Пала. Никуда тот не ушел. Просто не мог заставить себя уйти. Его лицо было серым от пыли, в разводах от пота и слез. Сколько раз в течение этого дня он в мыслях навсегда прощался со своей лошадкой и тележкой! Тут только отец понял, чем обернулась для венгра дружеская помощь русского солдата! Но вот Пал увидел свою дорогую Черешню живой и невредимой! Как он бросился к ней, как он обнимал ее шею, как целовал ее морду! Потом, не обращая внимания на отца, обошел вокруг коляски, перегладил в ней каждую дощечку. Отец не сразу нашел момент, чтобы отдать ему все, что купил в городе, и оставшиеся деньги. Пал молчал долго. Даже очень долго. Наконец двумя руками взял руку отца, но не пожал ее, а просто прижал к своей груди. А потом как хлопнул отца по плечу! Отец на полном серьезе  уверял, что легкую контузию он получил именно в тот момент, а не тогда, когда рядом с ним разорвался немецкий снаряд.  

Как только они приехали домой, Пал решительно сказал несколько слов жене. Та строптиво замотала головой. Но в этом доме хозяином был муж. Он снова взял отца за руку и, не обращая внимания на протесты жены, повел его на скотный двор. Там они вместе с женой разгребли небольшую копну сена. Отец увидел, что сено лежало на нескольких жердях. Под  ними была глубокая яма. А в яме на еще одной копне сена сидела…девушка лет пятнадцати. Это была дочь хозяев. Все время, пока отец жил в их доме, они прятали ее в этой яме!

Зато теперь все четверо с легким сердцем, без страха и обид могли вернуться в дом. Так они и сделали. Вместе сели за стол, сдвинули кружки с домашним вином, до утра пели венгерские и русские песни. Петь отец очень любил и голос у него был громкий. А вот слуха не было никакого. Думаю, он действительно очень понравился своим венграм, раз они так долго слушали его пение.  

Еще лучше было на следующий день. И крышу починили, и колодец вырыли. Пусть отец петь не умел, зато руки у него были золотые, любую работу он делал будто кружева плел. Пал, подводя итоги трудового дня, еще несколько раз от души хлопал его по плечу. Хорошо, что уставшая от работы рука венгра была уже не так тяжела, обошлось без травм. Но этот день был днем прощания. Утром мать и дочь собрали корзинку с едой, потом всей семьей проводили отца до грузовиков, которые должны были увезти его роту. По-прежнему, не зная венгерского, отец отлично понимал, что ему говорят хорошие слова, просят не забывать, приезжать в гости. И венгры улыбались и кивали, когда он на непонятном для них русском обещал писать и приехать. Но не писал и, тем более, не приехал. Не получилось. Но всю жизнь тепло вспоминал и прекрасную Венгрию, Пала, его семью. И очень хотел верить, что и они по-хорошему вспоминают русского паренька в военной шинели, который так рвался драться с фашистами и так искренне хотел дружбы и мира.