Повесть о настоящей жизни

Корсаковец, портовик… Уже в конце жизни Почетный работник морского флота, главный диспетчер ОАО «Корсаковский морской торговый порт» Юрий Александрович Иванцов, подводя итоги пройденного пути, говорил: «Если бы мне предложили рассказать о себе, но только в двух словах, ответил бы: «Я – корсаковец и портовик!».
Юрий Александрович ушел из жизни прошлым летом на 81-м году. За эти годы увидел многое: войну, начало освоения Сахалина, старый Корсаков; на его глазах и при его трудовом участии креп и развивался корсаковский порт. От природы у него была великолепная память, зоркий глаз и талант рассказчика. Причем его рассказы о том, что пришлось пережить, предельно достоверны, лишены даже налета фантазии. Но каким-то удивительным образом из этих личных воспоминаний вырисовывается захватывающая и неповторимая история нашего края.
Родился Юрий Александрович под Киевом в 1938 году в семье курсанта военного училища. Война застала их с матерью во Львове. Немецкие самолеты еще только начали бомбить украинские города, а по львовским домам, пользуясь паникой и неразберихой, уже бегали бандеровцы, жестко расправляясь с семьями военных и коммунистов. Но матери вместе с еще одной родственницей удалось поймать и запрячь в коляску чью-то лошадь, на которой они вырвались из города. Потом было голодное детство в Моршанске, когда казалась лакомством горбушка черного хлеба. После войны они узнали, что отец погиб в партизанском отряде, и мать вышла замуж за Александра Иванцова, фронтовика, который после смерти жены воспитывал дочь. Он усыновил Юрия, дал ему свое отчество и фамилию. Вскоре в семье появился еще один малыш. Отчиму было трудно одному прокормить жену и троих детей в условиях послевоенной разрухи, и семья Иванцовых рискнула перебраться на Сахалин. Именно рискнула, потому что тогда никто толком ничего об этом далеком острове не знал.
И вот в 1951 году старенький пароходик «Кулу» с очередной партией переселенцев подошел к Корсакову. Был конец ноября. С неба сыпал то ли дождь, то ли снег. Через пароход перехлестывали волны. Но переселенцы все равно вышли на палубу. Маленьких детей держали на руках, прижимали к себе тех, кто постарше. И все с надеждой, смешанной со страхом, вглядывались в берег неизвестной земли.
«Там было несколько сарайчиков, да два или три стареньких крана. За ними можно было разглядеть серый барачный городишко, – вспоминал Юрий Александрович. – Эх, кто бы мне тогда шепнул, что через шесть лет я снова вернусь на этот причал № 6 Корсаковского порта и уже никуда с него не уйду до самой пенсии, а этот город станет городом моей судьбы!».
Но тогда Юрий Иванцов даже рассмотреть Корсаков не успел. Переселенцев сразу же отвели на старый вокзал и по железной дороге отправили на север в поселок Кошевое Поронайского района, где только закладывался один из сахалинских леспромхозов.
«Приехали поздно вечером. Переночевали на полу в клубе, где ничего, кроме огромного портрета Сталина, не было, – продолжал свой рассказ о приезде на Сахалин Юрий Александрович. – Утром нам показали ряд недостроенных домов без крыш, окон и дверей и сказали: «Стройматериал, инструменты – есть. А вот строителей нет. Не хватает рабочих рук! Так что выбирайте, кому какой дом понравится, и достраивайте сами. Но не затягивайте. День-другой, и снег повалит».
Хорошо, что у отца были умелые руки. Наша семья объединилась с еще одной семьей. Решили, зиму пережить вместе в одном доме из двух комнат с кухней. Настелили крышу, вставили окна, приладили двери. Так как кирпича не было, для печки приспособили большую железную бочку. Накидаешь в нее дров (угля тоже не было), она раскаляется до красна. Дотронуться нельзя – обожжешься. Но как только дрова прогорят, все – печка тут же остывает. Соответственно, в доме – холод. Чтобы было тепло, топить эту печку-бочку надо было с утра до поздней ночи. А дров она «жрала», как прожорливая свинья. И мы, дети двух семей, после школы брали несколько санок и шли километра за полтора в лес. Собирали сучья, рубили сухостой.
Зато на еде могли не экономить. А это для нас, измученных постоянным недоеданием в военные и послевоенные годы, было великим счастьем. Больше всего было соленой рыбы. Потом, когда корюшка, навага пошла, мы этой свежей рыбой лакомились, как мороженым. А вот мясо было большой удачей. Правда, тушенку и сгущенку родителям в леспромхозе время от времени выдавали. Многие из детей только здесь сгущенное молоко впервые попробовали. Но  овощи и фрукты были только сушеные. Морковь, лук, даже картофель – ну все сушеное! Да так плохо его сушили, что все это было безвкусным, как из картона сделано. И очень скоро мы начали мечтать, хотя бы «живую» луковичку или зубчик чесночка погрызть! Когда родителям пришла с Украины посылка с настоящими сухофруктами, к нам домой зачастили гости со всего поселка. Придет такой незваный-нежданный гость, и сидит, сидит… Уже ночь за окном. А он все сидит, разговоры никому не интересные ведет. Мать крепится, крепится... Потом не выдержит и нальет кружку компота. Гость ее тут же выпьет в один глоток. И уходит, чуть ли не с песнями и плясками, будто его вином напоили.
Наконец, немного потеплело, весна, которую мы так ждали, была уже где-то близко. И тут новая напасть! Вдруг со всех щелей повылазили полчища клопов. Да такие огромные! Каждый с орех величиной. А злые! Мы думали: «Не успокоятся, пока нас до костей не обглодают». Чтобы спастись от них, мы и кровати подальше от стен отодвинули, и ножки кроватей в ведра и тазы с водой поставили.  Но оказалось, что клопы тоже хорошо соображают. Они стали на нас прыгать прямо с потолка. Мы от них закрывались старыми газетами. Спишь под этой газетой, и видишь сон, будто сильный град идет: «крап, крап, крап…». Это клопы нас так с потолка бомбардируют.
Пережили и это! За весну-лето каждой семье достроили жилье. Родители завели огород, кур, кроликов. А вскоре летний лес удивил нас таким изобилием ягод, грибов, шишек, что все это нам показалось сказочным. Рыба в реке шла потоком,  дети ее руками ловили. Леспромхоз работал ударно. Люди тогда умели и любили трудиться. Платили хорошо, премии были. Правда, вещи, одежда, посуда были в большом дефиците. Из бытовых приборов – разве что электрическая плитка. Все остальное в доме и на огороде – только руками. А ведь взрослые с утра до вечера были на работе, и выходной был только один – воскресенье. Поэтому у всех детей было много обязанностей по дому. Я, как старший, должен был и травы накосить, и дров нарубить, и воду наносить.
Иногда начнешь намекать отцу:
 – Бать, у меня контрольная завтра. Надо бы к ней серьезно подготовиться.
Он тут же покладисто так соглашается:
– Конечно надо. Ты же должен быть для младшего брата примером и получать только хорошие оценки! Так что давай, своим друзьям скажи, что тебе сегодня гулять некогда. А когда все дела переделаешь и уроки выучишь, позовешь меня, я проверю, как ты к школе подготовился.
Но отец и сам с себя строго требовал. И я на него не обижался. Наоборот, от всего сердца благодарен ему и маме за то, что приучили меня к труду, к ответственности, к тому, что, если взялся за дело – делай его так, чтобы другие с тебя пример брали.
Повторяю, жизнь в нашем поселке раем не была. Но жили дружно и весело. Если у кого-то случалась беда, всем селом кидались выручать. Помню, у одной семьи, где детей было, чуть ли десять человек, мать в больницу положили. Так малышей тут же по соседям разобрали, а старшим женщины еду готовили. И каждая старалась их чем-то повкуснее угостить. Если у кого-то случалось радостное событие, например, ребенок рождался, тоже всем селом отмечали. На праздники в клубе не было свободного места. Дети, взрослые пели, танцевали, рассказывали стихи. Играли на гармошках, балалайках, баянах. Из клуба выходили на улицу. Там песни и танцы шли пока не рассветет. Дети спортом занимались, соревнования с другими селами устраивали. Уроки любили делать вместе с одноклассниками. Соберемся большой группой. Спорим, доказываем друг другу. Сильные ученики слабым помогали.»
Восьмилетку Юрий окончил с хорошими оценками. Мечтал стать летчиком. Но для этого надо было ехать на материк. Родители его так далеко отпускать не хотели и уговорили заменить небо морем. В 1953 году он поступил в Холмское мореходное училище. После его окончания, как отличник, мог выбирать любой дальневосточный порт – Владивосток, Находку, Петропавловск. Но лучший друг получил назначение в Корсаков, и страшно горевал, что ему досталась такая «дыра». И Юрий, чтобы не бросать друга в беде, вызвался поехать вместе с ним.

В 1957 году, когда выпускник Холмского мореходного училища Юрий Иванцов второй раз в своей жизни увидел наш город, за Корсаковским морским торговым портом прочно закрепилось название «Южные ворота Сахалина». Область стремительно развивалась. Население росло. И все, что надо было для строительства, для работы предприятий, для жизни людей – от швейных иголок до крупных станков – все шло на остров через наш незамерзающий порт.
«Корсаковский морской торговый порт», как предприятие, наращивал производственные мощности. Но погрузка-разгрузка еще шла вручную. Да и о комфорте тех, кто работал на причалах, особо не заботились. Передавались и обогревались они в деревянных теплушках. А что сказать про Корсаков? Развивались его предприятия, увеличивалось население. И город, конечно, рос. Но не торопился хорошеть и благоустраиваться.
И все-таки, для Юрия Александровича это было время его молодости. А в молодости, как известно, и небо голубее, и трава зеленее.
Даже о бытовых неудобствах тех лет Юрий Александрович вспоминал с добрым юмором:
– А знаете, что в 50-х годах входило в обязательный «джентльменский набор» молодого корсаковца? Прежде всего, надо было иметь хороший костюм – пиджак и брюки. Тогда ведь не было такого обычая – покупать костюм на выпускной вечер. Свидетельства об окончании школы ребята получали или в белых рубашках, или в вельветовых куртках. Их еще «бобочками» называли. А на свой первый костюм парень сам старался скопить, как только начинал зарабатывать... И был этот костюм, чем-то вроде «аттестата зрелости». Есть костюм – значит без объяснений ясно, что молодой человек хорошо зарабатывает, деньги не пропивает и о жизни думает серьезно. Для того чтобы брюки всегда выглядели наглаженными, была разработана особая технология. С изнанки, вдоль стрелочек, проводили сухим мылом. На панцирную сетку кровати сначала укладывали лист фанеры или картона. Потом очень аккуратно брюки. Поверх брюк – еще лист картона или фанеры. А потом уже матрас. И все! Есть свет, или циклоном оборвало провода, есть утюг, или снова перегорел – на брюках стрелочки будут такие, что хоть карандаш об них точи!
К костюму еще полагалась расческа. Причем многие щеголи считали шикарным держать расческу в кармане пиджака так, чтобы ее было наполовину видно.
Но самое главное, что надо было иметь в те годы корсаковцам – это резиновые сапоги! Лучше – болотные. Без них нельзя было добраться на работу или сходить в столовую. А для зимы обязательно нужны были валенки. Сугробы наметало до пояса. Техники было мало. Даже в центре на уборку снега иногда по два-три дня уходило. Что уж говорить об окраинах! Только в валенках через снежные завалы пробраться было можно.
Грязь – вот что в те годы было настоящей бедой Корсакова. На «Пяти углах», там, где сейчас здание бывшей администрации «КБОР», раньше была закусочная, прозванная в народе «Зеленым змием». Электричество в ней никогда не выключали. Потому что из-под колес, проезжавших мимо машин, в окна этого заведения летели фонтаны жидкой грязи и, высыхая, она покрывали стекла окон, как бетоном.
Освещение было только в центре. По остальным улицам после наступления темноты ходить приходилось с карманным фонариком.
Но жизнь в городе кипела! На работу в порт, в БОР, на рыбоконсервный завод и фабрику гофрированной тары приезжали молодые парни и девушки со всего необъятного Советского Союза. Среди них было много комсомольцев, полных энтузиазма и легких на подъем. Не только Юрий Александрович, но и другие корсаковцы, чья молодость пришлась на 50-е годы, вспоминали, что им и в голову не приходило из-за ливня или бурана пропустить комсомольское собрание. Если снегом заваливало двери, вылезали через чердаки. Если не было света, заседали при свечах или керосиновых лампах.
– А как же иначе? На комсомольских собраниях принимались такие интересные и важные решения, которые всю жизнь в городе меняли! – объяснял Юрий Александрович. – Спортивные соревнования, самодеятельность, дежурство дружинников, выезды в села для уборки урожая… И во всех этих делах заводилой был комсомол.
Вы знаете, почему наш стадион называется «Водник»? А потому, что это мы, портовики, вместе с рыбаками, нашими постоянными соперниками в спорте и общественной работе, однажды собрались и вышли на пустырь за городом. Простыми лопатами выровняли его. Смастерили первые скамейки, отгородили площадки для волейбола и городков. Все за один свой выходной. Никто нас к этому не призывал, никто нам никаких поощрений не выписывал. Потом, конечно, стадион начали отстраивать на средства из районного бюджета. Но заложили его мы, комсомольцы «КМТП» и «КБОР».
А то место, где сейчас Комсомольская площадь, раньше называлось Горелой площадью. Там когда-то ветхие домишки стояли, которые сильный пожар уничтожил. Комсомольцы всего города расчистили это пожарище и высадили на нем деревья. В память об этом площадь была названа Комсомольской.
Комсомольская работа захватила Юрия Иванцова с головой. Через полтора года он стал освобожденным комсоргом «Корсаковского морского торгового порта», где тогда работало около 2000 человек, восемьсот из них – комсомольцы. Каждого из этих восемьсот молодой комсорг «КМТП» Иванцов знал в лицо, по имени, знал, кто, как и чем живет. Утром он приходил в порт раньше всех, старался побыстрее переделать всю бумажную работу и бежал на причалы Северного и Южного погрузрайонов. Он считал, что его рабочее место должно быть рядом с теми, кого он должен был организовывать и вести на комсомольские мероприятия.
Но именно искренне и горячо любимая комсомольская работа принесла ему глубокую и горькую обиду, которую он до конца жизни так и не смог забыть.
Как раз в 60-е годы прошлого века возникло движение бригад и ударников коммунистического труда. Смысл этого почина был в том, что бригадам или отдельным работникам, желающим получить звание «Ударник коммунистического труда», надо было добиваться высокой производительности, успехов в учебе и коммунистическом воспитании.
А предприятия, города и районы соревновались между собой, где больше бригад комтруда будет создано. Конечно же, в Корсакове на порт в этом плане возлагались особые надежды. Комсорг Иванцов взялся за эту работу со всей свойственной ему горячностью и ответственностью. Но на свою беду он был слишком искренним и честным человеком.
– Понимаете, я-то был убежден, что раз соревнование за звание бригады комтруда проходят под девизом: «Учиться, жить и работать по-коммунистически», значит, надо не только ударно работать, но и в быту вести себя достойно. Руководству порта, в парткоме, в райкоме комсомола я до хрипоты доказывал, что лучше, если у нас в порту будет только одна бригада комтруда, но, чтобы каждый человек в ней был примером для других! А если мы будем раздавать звания тем, кто после работы пьет, дебоширит, в карты режется – то это будет сплошное очковтирательство.
Вскоре корсаковских комсомольцев собрали на очередное заседание райкома, где должны были подводиться первые итоги создания бригад комтруда. Сначала все шло самым обычным образом.  Все были друг с другом хорошо знакомы, все были друзья-приятели. Все улыбались, шутили, жали руки.
Но вот на трибуну поднялась одна из руководительниц районного комсомола и хорошо поставленным звучным голосом начала произносить красивые фразы о том, что движение бригад комтруда – есть инициатива передовых советских людей под руководством партии, яркий пример борьбы за коммунистические формы труда и т.д. Затем пошли цифры, сколько в Корсаковском районе создано таких бригад и что их могло быть еще больше, если бы не откровенный саботаж со стороны некоторых несознательных комсомольских работников… И дальше, к своему удивлению, Юрий Иванцов услышал свою фамилию. Ох, и громила же его эта комсомольская предводительница, ох, и критиковала! И как итог – предложила исключить Иванцова из комсомола.
Сегодня многим трудно понять, что значило в те года быть исключенным из комсомола. А тогда последствия могли быть самыми серьезными и безжалостно сломать всю дальнейшую жизнь. Но Юрий Александрович на том собрании, когда услышал, чем собирается отплатить комсомол за всю его честность, думал не о том, что теперь для него закрыта дорога в партию, что, скорее всего, будет трудно расти по службе, и что его не пошлют от порта учится дальше. Он смотрел на тех, кто всего полчаса назад пожимал ему руку и по-дружески хлопал по плечу. Теперь все сидели, опустив глаза, и никто явно не собирался выступить в его защиту. В этом для него была самая большая боль и обида.
– Из комсомола меня не исключили. Ограничились строгим выговором. Но с собрания я вышел уже другим человеком, – рассказывал он, и чувствовалось, как тяжелы ему эти воспоминания. – Кажется больше месяца мучился от бессонницы. Мне говорили, что я похудел, глаза ввалились. Но зато я много тогда передумал. Очень важно для меня было, что в порту мне о выговоре или о том, как меня ругали на собрании, никто и словом не напомнил. Портовики меня по-прежнему поддерживали. Я понял главное: у человека должна быть серьезная профессия, такое дело в жизни, которое всегда будет для него опорой. Мне повезло. Для меня таким делом стала моя работа в порту. И общественной работой я продолжал заниматься. Я ведь ее делал для души, а не для того, чтобы меня начальство похвалило. Хотел жить полной, насыщенной жизнью, хотел делать то, во что верил. И никто мне в этом помешать не мог. И все у меня было: любимая работа и большая, одна на всю жизнь, любовь, замечательная, дружная семья, хорошие, надежные друзья. Было все, что надо для счастья.
В 1962 года Юрий Александрович стал главным диспетчером «КМТП». Спустя полвека с этой должности ушел на пенсию. За добросовестный и высокопрофессиональный труд получил немало наград. В 2012 году написал книгу «Я – главный диспетчер», в которой рассказал об истории порта, о людях, с которыми ему пришлось работать, о том, что ему выпало пережить. Книга получилась очень интересной и сразу же стала большой редкостью.