– Но парадокс в том, что археологи, производя раскопки памятника, его разрушают. В настоящее время, чтобы сохранить данные о нем, делаются чертежи, фотографии, отбирается археологический материал, образцы для естественно-научных исследований, создаются цифровые модели. А каково будущее археологии?
– Действительно, получается так, что, раскапывая археологические памятники, мы в то же время разрушаем их. Сегодня в мире просматривается тенденция к тому, чтобы археология носила щадящий характер исследований. К примеру, когда производятся раскопки в Риме, Константинополе, специалисты достают лишь малую часть памятника. Остальное оставляют будущим поколениям исследователей. Все раскапывать нет смысла. Мы живем в эпоху, когда цифровые технологии проникают во многие сферы жизни, в том числе и в археологию. Все большее распространение получает практика цифрового сканирования и моделирования памятников и отдельных находок. Да, сегодня на Сахалине при изучении археологического памятника еще ведутся раскопки, составляются чертежи, а ход работ и материал тщательно фиксируются фотографиями. Но уже сейчас сахалинские археологи применяют 3D-технологии в своей повседневной работе. Создаются цифровые модели, отражающие особенности рельефа в районе памятника, его структуру и наполнение. Настоящая революция, которую произвели 3D-технологии, заключается в том, что объект исследования, тот же археологический раскоп, в первоначальном виде могут рассмотреть не 10 специалистов, а кто угодно. Архив с информацией просто можно будет выложить в сеть. Это важно, поскольку человек не может передать увиденное объективно. Благодаря трехмерным моделям археологи смогут получить полную информацию, даже дистанционно.
– В России, Сахалинская область не исключение, есть много так называемых коллекционеров-копателей. Безобидное и в какой-то степени полезное вроде бы увлечение, своеобразное хобби. Почему же у археологов отношение к подобным «любителям» крайне негативное?
– В большей степени люди ищут в земле различные артефакты, чтобы в дальнейшем их выгодно продать. Подобное явление особенно развито в центральной части России. На Сахалине – в меньшей степени. Коллекционеры-любители обычно ведут поиски различных артефактов, относящихся к периоду Карафуто. Надо понимать, что к области археологии относятся те артефакты, которые пролежали в толще земли не менее века. Если же учесть, что сто лет назад, в 1921 году, на юге Сахалина существовало губернаторство Карафуто, то все предметы того времени уже можно считать археологией, поскольку сформировался самостоятельный историко-культурный слой. Типичные предметы периода Карафуто – гребни, керамика, блюдца, пепельницы, статуэтки, картины и многое другое, что будет найдено, – относится к культурному наследию России. Поэтому к случаям «грабительских» или «варварских» вмешательств в сформировавшийся культурный слой сообщество археологов относится крайне негативно. С другой стороны, бывают ситуации, когда люди звонят к нам в отдел и сообщают о какой-либо находке. К примеру, случайно металлоискателем нашли бронзовую подвеску. Начинают такие коллекционеры копать, а там находится захоронение, допустим айнское. В нашей практике встречались такие случаи. Как правило, ценные вещи и предметы исчезали, а это уже уголовная статья. Проблема состоит в том, что уследить за подобными случаями весьма непросто, в связи с отсутствием необходимого надзора и должного, культурно-патриотического воспитания у «черных копателей». Даже если они сообщат, что нашли какие-либо предметы, представляющие археологическую ценность, мы не сможем их принять, так как отсутствует привязка к конкретному культурному слою, нет контекста.
– Внимание наших читателей привлекла небольшая заметка в «Советском Сахалине» от 23.11.2021 года «Сюрприз от японской Золушки», в которой рассказывалось о том, что местный житель в одном из урочищ обнаружил женскую туфельку времен Карафуто (гэта). Находке не менее 80 лет. Получается, что в настоящее время она не попадает под определение археологического артефакта?
– Я не являюсь специалистом в области японской обуви, но у меня возникают вопросы, вызывающие смущение. Констатировать тот факт, что она женская, нельзя, такие же деревянные сандалии носили и дети, и взрослые мужчины. Есть определенные сомнения и по поводу того, что именно эту пару обуви носили японцы. В период Карафуто на Южном Сахалине проживали также айны и корейцы. Любой человек из представителей этих национальностей мог носить подобные туфли. Находка сама по себе не является особо уникальной. Обувь и обувь – своего рода след в истории. Что касается хорошей сохранности сандалии, то, очевидно, поверхность дерева, из которого она сделана, обработана специальным образом или определенным составом.
– В вышеназванной заметке из «Советского Сахалина» речь также шла об одном из жителей села Озерское, который оказался в одном из урочищ, недалеко от береговой линии. Здесь он заметил торчащую из земли печку-буржуйку с японскими иероглифами, а в воде – белую баночку, вероятно, из-под косметического крема. Находкам тоже было не менее 80 лет. Получается, если предметам еще нет 100 лет, то они не имеют ценности? И, по идее, каждый желающий может забрать их для собственных нужд?
– То, что имеет ценность для одного, когда-то может стать ценностью для всех. Учреждение, в котором мы работаем – музей, – существует во многом благодаря этому принципу. Предметы в экспозициях когда-то были обычной бытовой утварью, некоторые роскошью или даже драгоценностью, но за каждым из них стоит обычный человек, который сберег их для нас с вами. Возможно, эту японскую печку и баночку кто-нибудь и подберет, а дальше уже история.
– В летний период у археологов – горячая пора: полевые работы, поиск артефактов. А в зимнее время года чем занимаются сотрудники отдела археологии?
– Музей — это универсальный механизм. Работы здесь хватает всегда, независимо от времени года. Надо составлять отчеты, описывать археологические коллекции, готовить научные публикации. Также надо вести просветительную деятельность: читаем лекции, проводим творческие занятия, записываем тематические видеоролики. И в то же время начинаем готовиться к новому полевому сезону.
– Есть много профессий, где призвание является одним из главных условий успешной работы в выбранной сфере деятельности. Можно ли то же самое утверждать об археологии?
– Конечно, можно. В профессию, как правило, идут энтузиасты своего дела, альтруисты, влюбленные в археологию. Они, невзирая ни на что, никогда не изменят профессии. У некоторых людей по добрым советским фильмам сложилось ложное представление, что у археологов работа, не требующая напряжения сил: вечерние посиделки у костра, дымящийся дымок от каши. Обязательный атрибут – гитара, бесхитростные песни, западающие в душу, романтические встречи и знакомства. За кадром остаются трудные будни. Большую часть времени археологи проводят в полевом лагере, где и быт обустроен по-походному. Обычная, неприхотливая пища, спишь, где придется, ни ванны, ни горячего душа нет. Просыпаешься утром, погода-непогода, грязь, холод – встаешь и идешь на раскопки. Естественно, не всем подходят такие условия. Не каждый выдержит подобный ритм жизни.
В настоящее время в нашем отделе есть свободная ставка, человека на нее трудно найти. Получается, в профессии остаются только энтузиасты своего дела.