О чём писал «Восход»

В архивах нашей газеты мы нашли опубликованную 17 февраля 1968 года историю о событиях тех дней, которую хотим представить вашему вниманию.

ПАРИ

СТАЛИНГРАДСКАЯ БЫЛЬ

В далекие рейсы речной катер «Штурман» никогда не ходил, а нес скромную и беспокойную службу рейдового работяги.

Когда снаряды стали рваться на окраинах Сталинграда, служба катера приняла совсем иной ха­рактер и новый смысл. В первый же день перемен капитан «Штур­мана» Федор Мефодьевич Бочка­рев созвал в крохотный носовой кубрик всех членов команды и приказал коротко: «Бригадную су­точную вахту отменить, отлучки по семейным и прочим делам запре­тить, а быть всем у себя на судне на случай всяких неожиданностей».

Неожиданности не заставили себя долго ждать.

Поздней ночью, закончив рас­становку барж в одном из ле­систых затонов, катер бежал к своему причалу за новым распо­ряжением. Призывной гудок бук­сировщика, шедшего с двумя гру­жеными нефтеналивными баржами из Астрахани к верховьям Волги, заставил стоявшего на вахте старшего помощника капитана Александра Токарева сделать крутой поворот. «Штурман» лихо подлетел к высокому борту букси­ровщика, а через минуту-другую Токарев стоял на широком мостике рядом с его капитаном.

– Лихо швартуешься, – одо­брительно протянул капитан бук­сировщика и, отведя Токарева чуть в сторонку, продолжил:

– Чтобы слов не тратить, дело вот в чем. Вторые сутки не дает нам покоя фашистский самолет. И, что самое неприятное, один и тот же. До того обнаглел, что стал чуть не над палубой ле­тать. Даже номер его узнали – «13-43». А по бокам желтой кра­ской зверь какой-то намалеван, вроде дракона. Бомб выпустил около десятка, да, к счастью, мимо. Что мимо – это, конечно, ладно, но не век же на такую удачу рас­считывать. Отвези командованию письмо с просьбой выделить нам конвой.

Через минуту «Штурман» от­чалил от борта буксировщика. Почти в это же время откуда-то из-за кормы донесся отдаленный гул мотора. Самолет мчался к бук­сиру, которого от катера отделяли каких-нибудь сто-полтораста ме­тров. Токарев круто описал полу­круг и вырвался на середину реки. Самолет пролетел почти над го­ловой.

Что случилось потом, каждый понял не сразу. Небо вдруг вспых­нуло ярким мерцающим светом, затем ударило что-то тяжелое и звенящее. «Штурман» подскочил на громадной волне, шарахнулся в сторону и лег почти на борт. Когда волна спала, Токарев увидел, что буксировщик и его караван отда­ляясь, продолжали рейс.

***

– Нет, как хотите, а пулемет нам крайне необходим. Надо так стер­веца проучить, чтоб не только он, а все его фриценята до седьмого колена помнили, – убеждал через пару дней коменданта переправы капитан «Штурмана».

История, которую комендант переправы уже слышал от дру­гих, казалась ему странной. Когда вражеский самолет в течение двух суток преследовал мощный букси­ровщик и его караван – это было понятно. Такой караван является важным объектом и уничтожение его было бы одной из удач врага. Караван ушел от преследования и сейчас находился далеко от сюда. Но с чем связано многодневное преследование маленького рей­дового катера и бессмысленная трата бомб, становилось неясным и даже загадочным.

Уже на следующий день на но­совой палубе «Штурмана» красо­вался 4-ствольный зенитный пуле­мет. Рады все были чрезвычайно. Один только старший механик Александр Иванович Разумцев не выказывал своего восторга.

– С этого дня наш «гость» еще злее станет, – говорил он. – Как увидит, что огрызаемся, – держись тогда, наш «Штурман».

– А у нас вот с ребятами, – ска­зал один из пулеметчиков, другая думка: шарахнуть его под брюхо эдакой, знаете, строчечкой и … вьж-ж-ж – в землю!

– Ты, парень, я вижу, прыткий, – с усмешкой ответил механик. – Да только рано хвалиться начал. Вна­чале уложи его, а потом будешь вот это самое «вьж-ж-ж» показы­вать.

– Папаша, дорогой! Уважьте душу тихоокеанского морячка и пулеметчика Сережи Тимошкина. Давайте бить пари.

– Какое такое пари? – пряча правую руку, спросил механик.

– Да самое обыкновенное. Вы говорите, что не уложим его, а мы хотим сделать наоборот, вот и давайте поспорим – чья возьмет!

Прошло несколько дней. Катер продолжал нести вахту, и каждый день по два, а иногда и по три раза над ним появлялся фашистский самолет. Правда, теперь он стал осторожней и сбрасывал бомбы с большой высоты, отчего они всегда падали на почтительном от борта расстоянии. Однажды самолет не прилетел в обычный для него пред­вечерний час. Экипажу катера это показалось странным, а самый молодой из команды – кочегар Саша Бахарев – даже высказал предположение, что немцы, навер­ное, собрались послать в атаку на «Штурмана» целую эскадрилью, и сейчас у них идет генеральная подготовка.

Утром следующего дня со сто­роны только что поднявшегося солнца послышался гул одиноч­ного самолета. Он несся почти над самыми макушками деревьев. В тактике летчика и манере его за­хода бойцы пулеметного расчета заметили что-то новое. Обычно фашистский стервятник налетал сверху и с тех пор, как был уста­новлен пулемет, заходил только с кормы. Сейчас же он мчался почти на бреющем полете и, пренебре­гая опасностью, заходил с носа.

Цепко сжав гашетку, Сергей открыл огонь. Невидимая ме­таллическая строчка прошила воздух между катером и самоле­том. Страшный рев и глухой удар взрыва заглушили стрекот пуле­мета, катер подняло и отбросило в сторону. Воздушная волна от­кинула Тимошкина от пулемета, ударила чем-то тяжелым в голову и оглушила. Сергей почувствовал, что теряет сознание, но откуда-то издалека донесся крик Саши Ба­харева: «Горит, гори-и-и-т»…

Тимошкин с трудом повернул голову в сторону кормы, куда ум­чался самолет: в той стороне, где ревел мотор, тянулась дымчато-ог­ненная лента.

Короткое забытье кончилось, когда под днищем катера что-то зашуршало и весь корпус его чуть-чуть приподнялся на отлогой пес­чаной отмели. Тимошкин открыл глаза и увидел, что катер стоит почти у самого берега, а рядом с бортом, наполовину в воде, лежит полуобгоревший самолет. С конца фюзеляжа на него смотрели две цифры «11-42», а на месте желтого дракона красовался зеленый, о двух головах, слон.

Тимошкин тихо, с разочарова­нием спросил:

– Не наш?

– Ясно, что не наш, а фашист­ский! – усмехнулся механик. – Ви­дишь, как ты его разделал.

– Да я не об этом, почувствовав опять слабость в теле, протянул Сергей. – Значит, тот, который за нами гонялся, цел?

***

Разместившись вдоль бортов на носовой палубе, вся команда «Штурмана» внимательно слу­шала коменданта переправы.

– …И так как этот один из мно­гих найденных у убитого летчика документов попал в наши руки благодаря вам, и к тому же, в нем сказано о небезынтересных для вас вещах, я решил принести сюда перевод и прочесть. Кажется мне, что его должен прочесть главный «виновник» сегодняшнего сбора на борту вашего катера – Тимошкин.

Сергей начал читать:

«Здравствуй, дружище Курт!

Последние две недели были особенно горячими, поэтому, получив от тебя письмо, я огра­ничился коротеньким ответом в несколько строчек. Сегодня же у меня выдалось свободное время, поэтому спешу сообщить тебе кое о чем поподробнее и не столько о себе, сколько о нашем приятеле Отто Роллере.

Ты знаешь, что эти русские все еще не прекращают сопротив­ляться под Сталинградом, а их пароходы и баржи шныряют по реке. Отто, как и весь наш отряд, был занят тем, что препятствовал движению этих калош. Недели пол­торы назад он в течение двух дней гонялся за их буксиром с двумя баржами, но, несмотря на все его усилия и уменье, преследование закончилось ничем.

Но это было только начало. Не посоветовавшись с нами, Отто до­пустил неосторожность, рассказав командиру отряда, что причиной последнего неудачного налета был маленький катер, который, якобы, внес путаницу при бомбометании. Что, ты думаешь, ответил коман­дир? «Хорошо, сказал он, если вы не могли попасть в большие три корыта, так потрудитесь потопить эту чайную ложку, чтобы она вас больше не путала».

С того дня для Отто началась на­стоящая пытка. Представь, на том катере установили пулемет, и хотя наш друг вылетал по нескольку раз в день – никакого толку.

Но и это не все. Самое трагиче­ское случилось сегодня. Во время дневного вылета он получил ране­ние и кое-как дотянул к нам. Од­нако посадка не удалась. Машина навсегда вышла из строя, а самого Отто вытащили из-под обломков без памяти. Сейчас он находится под наблюдением доктора, но последний с горечью признался, что завтра у нас будут очередные похороны. Сейчас я возвратился от командира отряда. Представь, этот катер достался мне. Будь спо­коен! Я сделаю из него цыганскую монету с дыркой посередине. У нас уже заключаются пари – сколько мне потребуется заходов для по­топления этой каракатицы.

Завтра утром вылетаю. Завтра же этот дрянной катер будет пре­вращен в металлический мусор. А пока будь здоров. Это письмо пойдет к тебе не позже, чем после­завтра с припиской о результатах пари. Черт возьми, мне потребу­ется, в худшем случае, не больше двух заходов. Это так же точно, как и то, что эти строки тебе писал твой приятель Генрих Гезанг».

Тимошкин опустил руку, обвел взглядом лица своих товарищей и потрясая листком бумаги закри­чал:

– Братишки! Выходит, мы сразу двоих кокнули. Товарищ механик, так кто же пари выиграл, мы или они?

– Победа за тобой, голуба, – ответил механик.

Тимошкин повернул голову в сто­рону кормы и погрозив кулаком отчеканил:

– А ну, кто следующий?

Ан. Лебедев-Морской